Прости за скучность и эту недоулыбчивость,
Зима теперь не отчаянная, но отчаявшаяся,
И эта гетеронеприспособленность и счастьенеуживчивость
Пусты, как пакетик заваренного трижды чая.
И я могла бы стать большим, чем просто «я»,
Или просто «по имени»,
И я могла бы спрятаться, убежать, смеясь,
А ты догони меня. Ну же, догони меня!
Это безжалостный побег внутри и снаружи,
А голос на том конце боготворить высшей ценностью,
И на расстоянии в [восемнадцать тысяч китов] мне до тошноты уже
С этим своим телефонным недообниманием и кошачей неполноценностью.
И сожженными временем «доброе ночи» и немножко «привет».
Давай использовать эпиграфом к зиме оправдания минутного отсутствия.
У меня к твоему вирусу уже трижды вырабатывался иммунитет,
Но всё мимо; Мне кажется, я безнадёжна со своими беспутствами,
Своей бесконечной незвукозаписывающей прекрасностью
С какой же, скажи, ты планеты родом?
Найди себе девочку с увеличенной контрастностью,
Она станет твоим кислородом.
И на вокзальных платформах какие-то проводницы и проводники,
Ожидая мечты, зацелованные апрелем,
Видят:
Люди дышат друг другу в воротники,
Но от этого
им не теплее.
(с) Шум Трамваев
___________
Дышишь как-то неловко,
Говоришь, у тебя дела,
Но знаешь,
Я еще вчера купила веревку,
А табуретка у меня была. (с)
_______________
Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
И. Бродский